R.Shiller: Является ли экономика наукой?

Я один из лауреатов Нобелевской премии этого года в области экономических наук, что заставляет меня остро осознавать критику данной премии, исходящую от тех, кто утверждает, что экономика ‑ в отличие от химии, физики или медицины, за достижения в которых также вручается Нобелевская премия ‑ не является наукой. Правы ли они?

Одной из проблем, связанных с экономикой, является то, что она вынужденно сосредоточена скорее на политике, нежели на открытии фундаментальных знаний. На самом деле экономические данные большинству интересны только как руководство для политики: экономические явления не увлекают нас так же, как внутренние резонансы атома или функционирование везикул и других органелл живой клетки. Мы судим экономику по тому, что она может произвести. Таким образом, экономика больше похожа на инженерное дело, нежели на физику, и является более практичной, нежели духовной.
Не существует Нобелевской премии по инженерному делу, хотя должна быть. Действительно, премия этого года в области химии выглядит, скорее, как инженерный приз, поскольку она была отдана трем исследователям ‑ Мартину Карплусу, Майклу Левитту и Арье Варшелу – «за развитие многомасштабных моделей сложных химических систем», которые лежат в основе компьютерных программ, которые обеспечивают работу оборудования, использующего явление ядерного магнитного резонанса. Однако Нобелевский комитет вынужден рассматривать гораздо более практичный, прикладной материал при рассмотрении кандидатов на получение премии в области экономики.
Проблема в том, что как только мы сосредотачиваемся на экономической политике, в игру вступает множество факторов, к науке не относящихся. В процесс вовлекается политика, и политическое позерство щедро вознаграждается общественным вниманием. Нобелевская премия предназначена для поощрения тех, кто не занимается трюкачеством ради привлечения внимания, и для тех, кто в своем искреннем стремлении к истине мог бы быть ущемлен в противном случае.
Почему же эта премия присуждается за «экономические науки», а не просто за «экономику»? Другие премии не присуждаются за «химические науки» или «физические науки».
Области деятельности, которые используют слово «наука» в своих названиях, как правило являются областями, в которые эмоционально вовлечены массы людей и в которых шарлатаны могут иметь материальный интерес в общественном мнении. Эти области имеют слово «наука» в своих названиях, чтобы отличаться от своих собратьев с сомнительной репутацией.
Термин политическая наука впервые приобрел популярность в конце восемнадцатого века, чтобы выделиться на фоне всех фанатичных трактов, чьей целью было получение голосов и влияния, а не преследование истины. Астрономическая наука в конце девятнадцатого века являлась общим термином для ее отделения от астрологии и изучения древних мифов о созвездиях. Наука гипноза была также введена в девятнадцатом веке, чтобы различать научное изучение гипноза и колдовство или религиозный трансцендентализм.
В те времена существовала такая потребность, поскольку их коллеги шарлатаны обладали куда большим влиянием в общем дискурсе. Ученые были вынуждены объявлять себя учеными.
На самом деле, даже термин химическая наука в девятнадцатом веке пользовался некоторой популярностью ‑ во времена, когда эта область стремилась отделить себя от алхимии и рекламы шарлатанских панацей. Однако необходимость использовать данный термин для отделения истиной науки от практики шарлатанов успела поблекнуть к моменту учреждения Нобелевской премии в 1901 году.
Точно так же, термины астрономическая наука и наука гипноза к наступлению двадцатого века почти вымерли, возможно, из-за слабой веры в оккультные науки в приличном обществе. Да, гороскопы все еще популярны в газетах, однако они находятся там только в сопровождении строгих научных опровержений или ради развлечения; идея того, что звезды определяют наши судьбы, растеряла весь свой интеллектуальный вес. Следовательно, нет больше никакой необходимости в термине «астрономическая наука».
Критики «экономических наук» иногда ссылаются на развитие «лженаучной» экономики, утверждая, что она использует атрибуты науки, например плотностную математику, только ради представления. Например, в своей книге 2004 года «Одураченные случайностью» Нассим Николас Талеб сказал об экономических науках следующее: «Вы можете спрятать шарлатанство под тяжестью уравнений, и никто не сможет вас уличить, поскольку здесь нет такой вещи, как контролируемый эксперимент».
Однако и физика не обходится без подобной критики. В своей книге 2004 года «Неприятности с физикой: Взлет теории струн, Падение науки и что же будет дальше» Ли Смолин упрекает профессию физиков за то, что они соблазнились красивыми и элегантными теориями (в том числе и теорией струн), а не теми, которые могут быть проверены экспериментально. Кроме того, в своей книге 2007 года «Даже не неправильно: провал теории струн и поиск единства физических законов» Питер Войт обвиняет физиков в том же грехе, который совершили экономисты-математики.
Я считаю, что экономика является несколько более уязвимой к моделям, чья обоснованность никогда не будет очевидна, нежели физические науки, поскольку необходимость приближения тут гораздо сильнее, чем в физике, особенно учитывая, что модели описывают людей, а не магнитный резонанс или элементарные частицы. Люди просто могут изменить свое мнение и вести себя совершенно по-разному. У них даже бывают неврозы или проблемы с личностью, сложные явления, которые область поведенческой экономики считает важными для понимания экономических результатов.
Однако не вся математика в экономике является шарлатанством, как утверждал Талеб. Экономика имеет важную количественную сторону, которая не может быть отделена. Задача заключается в том, чтобы объединить свои математические идеи с теми видами корректировки, которые необходимы для того, чтобы модели могли работать при неприводимом человеческом факторе в экономике.
Развитие поведенческой экономики не находится в фундаментальном конфликте с математической экономикой, как, судя по всему, некоторые думают, хотя она вполне может находиться в конфликте с некоторыми модными в настоящее время экономико-математическими моделями. И, в то время как экономика имеет свои собственные методологические проблемы, основные задачи, стоящие перед исследователями, принципиально не отличается от тех, с которыми сталкиваются исследователи в других областях. По мере развития экономики она будет расширять свой арсенал методов и источников доказательств, наука станет сильнее, а шарлатаны будут вытеснены.

Read more at www.project-syndicate.org/commentary/on-whether-he-is-a-scientist-by-robert-j--shiller/russian#R5Cyse5bbPk215a5.99